В каких условиях содержат наших военнослужащих в плену в так называемых «народных республиках»? За что в тюрьму там бросают боевиков-чеченцев и бывших милиционеров? Кого оккупанты допускают к местам содержания военнопленных и чем это помогает ребятам? И наконец — за что ненавидят Украину на оккупированных территориях и действительно ли ее там ненавидят?

Об этом и визите Савченко и Рубана во второй части интервью «Обозревателю» рассказал освобожденный в декабре 2017 года из плена «ДНР» военнослужащий 128 горно-пехотной бригады Александр Олийнык. Употребляя эти продукты, жир будет гореть, как на «сковороде»Вы не поверите, как корень лопуха влияет на организм человека

— Александр, где именно и сколько времени вы провели за годы плена?

— Первые три дня — в Горловке. Это были тяжелые дни. После того уже почти не били нас. Но те дни — это был ужас.

Наверное, мне повезло, что россияне тогда забрали мой военный билет себе — как трофей. Поскольку у меня там записано, что я по специальности — разведчик-снайпер. Кто знает, во что бы мне это вылилось, если бы узнали местные сепары?

— Да, не раз слышала, что снайперов и добровольцев там ненавидят особенно сильно… А в здании донецкого СБУ сколько вас держали?

— Больше года — месяцев 13, наверное. В начале марта 2016-го комендантский полк, который нас охранял, выезжал оттуда, поэтому нас перевели в здание бывшей таможни на ул. Артема. Там мы пробыли месяца два, до Пасхи. Потом еще с месяц нас держали в помещении на ул. Молодежной. А 22 июня 2016 года нас перевезли в Макеевскую колонию.

— Все это время уже не издевались над вами?

— Физически — практически нет. Больше морально. Приходили и начиналось: «Чего вы сюда пришли?», «Вы негодяи», «Вы убиваете, разрушаете»… Постоянно нам напоминали, что мы не правы, что Донбасс — это их земля, здесь все пропитано «русским миром». А мы все поголовно «укропы», «бандеровцы», «фашисты»… В таком плане.

— В отличие от некоторых ваших товарищей по несчастью — военнопленных, вам повезло не встретиться с чеченцами, «казаками» и остальными преступниками, которые «прославились» особой жестокостью?

— Да, чтобы попасть к ним в плен — не попал, к счастью. Но чеченцев видеть таки приходилось. Они сидели в соседней от нас камере.

— Вот как! А их за что?

— Тогда там уже начался передел власти. Передерибан, если можно так сказать. Тех ребят, которые у «казачков» были в плену — их же просто-напросто отбили. Был приказ и их отбили.

Честно, не знаю подробностей ситуации с переделом власти. Но по рассказам и отрывкам информации, которые до нас доходили, даже «военные» незаконных вооруженных формирований там очень страдали от произвола, который творили «казачки».

Поэтому и решено было к 9 мая 2015 разогнать эту их шайку. Кто был совсем уж неугоден, кто сопротивление оказывал — тех уничтожали. Остальных же распылили по другим подразделениям.

— Те чеченцы, которые сидели вместе с вами, они воевали?

— Все до единого.

— Как к ним относились те, кто их удерживал?

— Гораздо лучше, чем к нам. Грубо говоря, они как временно задержаные там были. Всего около двух месяцев провели там — ждали спецборт, которым в конце концов их отправили в Чечню. Понятно, что за территорию их не выпускали, но внутри нее гулять они могли свободно. Двери в камеру у них не закрывались. Могли в любой момент и к нам зайти.

— Заходили?

— Да. Чтобы пообщаться. Я с ними, правда, желания разговаривать не имел. Но ребята общались. У нас же там не только военные были, но и гражданские. Те же бывшие сотрудники милиции, которые не захотели присягать «новой власти».

Понимая, что ничего хорошего из этого не будет, они выезжали в Мариуполь, в другие украинские города. Но зная, что у них в оккупации остались квартиры, дома, а то и семьи — в какой-то момент возвращались назад. И их цепляли…

С нами сидел бывший местный сотрудник милиции, которого принимали уже третий раз. И каждый раз он сидел по несколько месяцев. Разве что в этот, последний, ему «повезло» — за несколько дней с ним разобрались и отпустили. Даже ключи от машины вернули.

Но чаще люди сидели долго и нудно. Даже если это вообще какие-то непонятные гражданские, которых с какого-то перепугу обвинили в том, что они украинские агенты или корректировщики.

Один, например, сидел только за то, что посмел выразить свое недовольство — по поводу того, что во двор дома, где он жил, ночью въехали три расчета БМ-21 «Град», отстрелялись — и уехали.

— А ему не по нраву пришлась перспектива, что прилетит ответка?

— Да. Его закрыли и он с нами просидел 8 месяцев. На работы ездил наравне с нами. Местные вообще были в таких же условиях, что и мы.

Несколько иначе было с боевиками. У них там была гауптвахта для своих. Зимой у нас было просто забито — до 100 человек в одном помещении! Потому что никто не хотел зимой где-то в окопах мерзнуть — вот они и нарушали какие-то правила, или напивались, их закрывали — и они сидели. В тепле.

— Сколько, вы говорите, в одной камере людей могло быть?

По разному. Когда меня только привезли, нас было 60 человек. Мы спали на узких архивных полках в 6 ярусов. Комнатка была размером около 4 на 6. Или 5 на 7.

А дальше нас уже меньше стало. Когда нас перевели в другую комнату, нас стало уже до 30 человек.

— И все это время вас продолжали вывозить на принудительные работы?

— Да. Правда, в основном это была какая-то уборка. Их подразделения часто переезжали — и оставляли после себя разбитые, разграбленные помещения. И нас там использовали типа как уборщиков.

— Впервые вы позвонили домой, когда вас вывезли на работы в ДАП. На тот момент ваши родные уже знали, что вы не погибли, что в плену?

— Да. Они узнали почти сразу. Увидели видео, как нас брали в плен. Моя кума во Франции первой увидела тот ролик. Сообщила своей сестре, жене моего брата. А они уже позвонили моим родителям…

— В каких условиях вас содержали? В Макеевской колонии, в частности?

— Первый месяц у нас была прогулка продолжительностью до двух часов — только в прогулочных двориках. А через месяц нас еще вечером, с 19 до 21, начали выводить на просмотр телевизора — прямо в одном из двориков.

— Что смотрели?

— Сначала это были только их каналы. А когда наступили холода, и телевизор перенесли в помещение — мы начали уже ловить наши, украинские. И с тех пор смотрели только 5 канал и 1+1. Разве что время от времени переключались на их ТВ, просто чтобы сравнить, что говорят у нас и что у них рассказывают.

Там же Россия день и ночь рассказывала, как у нас в Украине плохо. Там пропаганда на высшем уровне… У них все классно, а Украина, если верить заявлениям того же Захарченко или Басурина, исчезнет с лица земли уже через три месяца или через полгода.

— Ну и на Лондон они идти грозились — через Киев.

— Да. Очень много бреда рассказывают. Но многие верят.

— Почему, как думаете?

— Возможно, потому, что там уровень образованности населения гораздо ниже, чем у нас, скажем. И уровень воспитанности. Понимание братства того же… И отношение к соблюдению каких-то традиций там иное.

— Ну, вы же и сталкивались там с «элитой», поэтому неудивительно, что такое впечатление сложилось.

— Наверное. Когда я понимал, что могу пообщаться с тем или иным человеком без риска для себя и своего здоровья — я говорил с ними. Многие стремились доказать, что «мы вас кормили, а вы там, тунеядцы, на майданах скакали».

Это «мы вас кормили» всегда всплывало на том или ином этапе, когда собеседники чувствовали, что у меня есть и интеллект, и аргументы.

И я каждый раз спрашивал: ну чем ты меня можешь кормить? Я с Западной Украины — это практически 40% всей территории государства. У нас свой уголь есть, свое золото, своя нефть, а, значит, и газ тоже. У нас две атомные электростанции. Самые богатые в Украине земли и леса. Два автомобильных завода. Промышленность — от легкой до тяжелой… Так чем, спрашиваю, ты можешь меня кормить? Я угля не ем!

На этом дискуссии прекращались.

— За время пребывания в плену приходилось видеть представителей международных организаций?

— Да. Уже в колонии. Раз приезжала Фиона (председатель Мониторинговой Миссии ООН по правам человека в Украине Фиона Фрейзер — Ред.). Где-то после полугода нашего пребывания в колонии.

Нам тогда позволили написать письма домой, так она их забрала. Потому что в последний раз мы имели возможность позвонить домой еще когда нас удерживал комендантский полк. Тогда у охраны был телефон, с которого ежедневно они давали возможность 5 людям по 5-10 минут поговорить с семьей. При этом, охранники в специальную тетрадь записывали, кто звонит, куда, номера, на которые звонили…

А после того, как нас перевезли в макеевскую колонию, такой возможности уже не было. Мы просили. Нам все говорили, что «вопрос решается» — пока «МГБ ДНР» не запретило.

И знаете, было немного обидно видеть сюжеты на российских каналах, когда Дарья Морозова ( «уполномоченный по правам человека в ДНР» — Ред.) приезжает к матери, чей сын воевал в незаконных вооруженных формированиях, за что теперь сидит в украинской тюрьме, и эта мать звонит к нему — а он поднимает трубку.

Мы все не могли понять: как? Как может быть, что преступники, которые схвачены на фронте, или сдались в плен, или были захвачены в бою и которых осудили — могут постоянно при себе иметь мобильные телефоны ?!

Хотя это уже вопрос к нашим компетентным органам, к МВД.

— Еще кто-то приезжал? Что говорили вам представители международных организаций относительно перспектив вашего увольнения?

— Дважды был Тони Фриш (координатор гуманитарной подгруппы Трехсторонней контактной группы в Минске — Ред.). Впрочем, с ним пообщаться не удалось. Потому что рядом постоянно была куча представителей «МГБ», администрации колонии — и нам просто не дали возможности что-либо у Фриша спросить.

Да мы не очень-то и рвались. Так как прекрасно понимали, что переводчик, которого приставили к Фришу, переведет только то, что им надо.

Дважды был «Красный Крест». Старшая в группе этой организации, здесь, в Киеве, заявляла, в каких условиях нас удерживают на оккупированных территориях, но когда я общался с ее коллегами из «Красного Креста», даже не слушала, о чем меня спрашивают и что я отвечаю. Просто стояла и переговаривалась с представителем «ДНР».

— А Надежда Савченко не к вам приезжала, случаем?

— К нам. Два раза была. Впервые приехала в конце февраля 2017 года. С Рубаном. Они тогда привезли нам посылки. До того посылки из дому мы получили всего раз, в декабре 2016 года.

— Савченко разговаривала с вами?

— Да. В каждую камеру заходила. Видела всех. Мы ее спрашивали, когда нас вытащат. Она отвечала, что работа по обмену ведется. И все.

— А второй раз?

— Во второй раз она уже осенью была. Кажется, в октябре. За месяц или за два до того, как нас поменяли. Привезла тогда теплую одежду, спортивные костюмы теплые, обувь, носки, шапки… Оно и хорошо. Потому что у нас бывали периоды, когда на прогулки по очереди приходилось ходить, потому что теплая куртка одна на несколько человек была.

И Рубан был — приезжал отдельно. С ним поговорить не довелось — к нему всего нескольких человек вывели. А в феврале он уже Савченко привез и продукты.

Я ему благодарен за то, что он привез. Но то, что мы увидели недавно по телевизору — об их планах… Если Рубан и Савченко виновны в подготовке террористического акта — они должны сидеть. Потому что то, что они хотели устроить здесь, в центре Киева — просто в голове не укладывается!

---

Подпишитесь на новости

---