Сергей Викторович рассказал «РЕАЛу» о том, как захватывал здание епархии и договаривался об условиях отступления с Дворкисом.

О том, что 7 месяцев отсидел в СИЗО из-за подкинутой ему гранаты, о том, как выпросил у чеченского генерала 13 украинцев-рабов, чтобы отправить их в Украину, о том, что судился с двумя губернаторами и не исключает, что Иван Мовчан будет третьим, о том, что организовал приезд на пикет под облсовет людей, страдающих от остановки завода «Nemiroff», а также о своем увлечении рыбалкой

За последние 25 лет многие крайне правые политические течения неоднократно меняли не только названия, но и задачи. Впрочем, и люди, стоявшие у руля этих организаций, в большинстве своем поменяли приоритеты. Нерушимыми убеждения, по крайней мере в Виннице, сохранили единицы. В числе «последних из могикан» можно назвать лидера местной УНА-УНСО Сергея Чумака, некогда курировавшего боевое крыло организации. На пути его стремительной политической и общественной карьеры были различные преграды. В последние годы он ведет довольно мирный образ жизни, хотя, как и прежде, не упускает шанс подать в суд иск на кого-либо из первых лиц.

 «Через полгода после того, как вышел из СИЗО, меня избрали депутатом горсовета»

— Сергей Викторович, постоянство позиции заслуживает уважения не только среди сторонников, но и оппонентов. Что послужило «пусковым моментом» в формировании Вас как националиста?

— Наверное, начну с того, что родился я в Иркутской области, но всю свою сознательную жизнь прожил в Стрижавке под Винницей, откуда родом мои родители. Был таким как все, после школы забрали в армию. Служил в Киргизии на военном аэродроме, который обслуживал вертолеты, прилетавшие из Афганистана.

Мое мировоззрение формировалось на рассказах бабушек Ани и Кати, дедушек Петра и Никиты. Они часто вспоминали о голодоморе, войне, традициях, причем, через призму восприятия происходящего украинцами. Они заложили во мне фундамент патриотизма. Мне рассказывали, как украинцы воевали, как их спаивали, чтобы шли в атаку, как в соседнем селе в начале 1930-х детей ели…

В армии со мной служили трое ребят из Прибалтики. Однажды на комсомольском собрании батальона им «поставили на вид» то, что в их блокнотах нашли рисунки национальных флагов. Мне стало интересно, подошел, разговорился, и от этих ребят в 1987-м я впервые узнал, что у украинцев есть свой сине-желтый флаг.

Когда демобилизовался и вернулся в Стрижавку, то узнал, что мой родной брат, который на 6 лет младше, состоит в «Народном Рухе». Я тоже осознавал, что такой народ, как украинцы, вправе иметь свое государство, поэтому и решил посвятить хотя бы отрезок своей жизни борьбе за независимость. Это того стоит. Так с 1989 года началась моя общественная деятельность.

Сначала это был «Народный Рух». Позже я познакомился с Сергеем Чаплыгиным — одним из руководителей «Спілки незалежної української молоді» (СНУМ). На базе нашего относительно малочисленного коллектива мы с ним начали формировать свою структуру — «УНА-УНСО», а затем Украинскую республиканскую партию. По инициативе СНУМа на конференции, где принимали участие близкие по духу единомышленники, была основана «Українська міжпартійна асамблея», которая объединила различные партии правого толка. И на ее базе через год мы создали партию «Українська національна асамблея» (УНА), а я руководил его молодежно-спортивным направленим.

Когда 19 августа 1991-го власть в СССР захватил ГКЧП, не понятно было, чем закончится путч, и руководство УНА кинуло клич, что нужно формировать отряды самообороны, и я взялся за их создание в Винницкой области. Позже – в 1993-ем — я возглавил областной комитет УНА-УНСО. В то время события развивались очень быстро, было много разного…

— Пожалуй, на некоторых событиях стоит остановиться. При захвате помещения епархиального управления УПЦ использовалась боевая граната, или это миф?    

— Это немного иная и отчасти провокационная история. Еще до того, как мы зашли в здание епархии, я баллотировался в Верховный Совет по мажоритарному округу, включавшему Замостье и часть Винницкого района. По странному стечению обстоятельств выборы признали такими, что не состоялись. Причина в том, что во второй тур вышли я и тогдашний лидер коммунистов Иван Бондарчук. Я так полагаю, что нас боялись противопоставлять. Если бы Иван Николаевич проиграл, это был бы серьезный удар по репутации Компартии… Поэтому нас обоих лишили права баллотироваться на повторных выборах. Тогда какой-то закон позволял «снимать» кандидатов.

Тогда наш штаб находился в стареньком доме по ул. Козицкого. Какое-то время я там и ночевал, поскольку добираться каждый день домой в Стрижавку было сложно. Однажды — через неделю после выборов — поздно вечером, помню, подошел к сейфу. С улицы раздался выстрел. Пуля пролетела немного выше головы, ударилась в сейф и разлетелась. Приехавшая по вызову милиция сомневалась в том, что вообще был выстрел, уверяли, что я сам все придумал. Пробовал их убедить, но безрезультатно. А через две недели после того выстрела меня остановили на улице, попросили под каким-то незначительным предлогом проехать в Винницкий райотдел милиции, и там из кармана вдруг «вынули» гранату. Это закончилось тем, что я 7 месяцев отбыл в следственном изоляторе. По статье «Ношение огнестрельного оружия» получил два года условно, а в 1994 году судимость была погашена. То есть, сегодня я считаюсь несудимым. Зато, выйдя из СИЗО, спустя полгода я стал депутатом горсовета.

 «Сказал осаждавшим здание епархии, что если хоть один солдат или милиционер зайдет в помещение, то мы обольем себя спиртным и подожжем»

— Все же в конце 1991-го Вы принимали непосредственное участие в захвате епархиального управления Православной церкви. Почему «операция» провалилась?

— На самом деле все было немного не так. Дело в том, что в 1991 году тогдашний президент Леонид Кравчук, который, кстати, многое сделал для мирного обретения независимости Украины, хотя и был коммунистическим лидером, подписал указ о создании Украинской Православной Церкви Киевского патриархата. На основании этого документа церковное имущество юридически обязаны были передать представителям УПЦ КП. В то же время управляющий винницкой епархией митрополит Агафангел, на то время депутат Верховного Совета, занимал довольно антиукраинскую позицию. Сейчас он возглавляет одесскую епархию, и по моему мнению, его взгляды не изменились. Не думаю, что у кого-то мои слова вызовут сомнения.

Так вот, тогда в 1991-м патриотически настроенные силы решили, что Агафангелу в Виннице не место, а управление епархией все-таки должно перейти под управление Киевского патриархата. К тому же громада УПЦ КП провела собрание, приняла такое решение. Фактически общественность нас уполномочила помочь в решении этого вопроса, поэтому мы зашли в помещение епархиального управления, чтобы передать его общине Киевского патриархата. Правда, в итоге все вышло не так, как планировалось.

— С этого места, если можно, поподробней…

— Если вспоминать детали, то оперативная группа прорыва состояла из 14 человек. Всю ответственность за действия этих людей я брал на себя. Громада и политическая структура должны были обеспечить нам внешнюю поддержку. Кстати, в то время по Украине прокатилась волна подобных событий. Где-то под юрисдикцию Киевского патриархата переходили храмы, где-то здания управлений, где-то другие помещения. Повторюсь, все это происходило в русле государственной политики.

Сначала мы около двух суток наблюдали за зданием по ул. 1 Мая, хотели зайти тихо, без шума. Так, в принципе, и вышло. Я сразу же сказал священникам, что отныне все имущество переходит УПЦ КП, а я временно беру на себя обязанности коменданта этого помещения, пока не передам его. Около часа все было нормально, а потом… Священники начали собираться и, по сути, заблокировали нас в этом помещении. Подтянулись спецназ, внутренние войска. Прибыла штурмовая группа, которая готова была гранатометами со слезоточивым газом обстрелять окна. Поэтому довелось искать оборонительные варианты.

Я поставил в известность осаждавших, что если хоть один солдат или милиционер зайдет в помещение, то мы обольем себя спиртным и подожжем. В епархиальном управлении мы нашли очень много алкоголя – коньяка, спирта, самогона. Чтобы ни у кого не возникало сомнений в моих словах, этот «запас» мы вынесли на балкон. И предупредили, что как только начнется штурм, выполним обещание. Это была форма защиты. Наша акция изначально не была насильственной… Когда высокопоставленные чины, давшие приказ на осаду, поняли, что мы настроены решительно, вступили в переговоры.

— И чем они завершились?

— Всего помещение епархии мы удерживали немногим более 6 часов. После начала блокады созвонились с руководством УНА в Киеве, но понимая, что за те часы, которые сможем продержаться, из столицы подмога не успеет добраться, приняли, наверное, самое логичное решение. Синяк или капля крови наших ребят не стоили этого имущества. Мне поручили провести переговоры таким образом, чтобы никто из хлопцев не пострадал. В принципе это удалось.

С тогдашним мэром Дмитрием Дворкисом мы подписали соглашение. Суть его заключалась в следующем. Все имущество должно было быть опечатанным, а его дальнейшая судьба будет решена общей комиссией громады. Покидая здание, мы сами попросили, чтобы нас обыскали и удостоверились, что ничего из церковного имущества не унесли. Потом около 12 часов продолжались допросы. В итоге криминала в наших действиях правоохранители не нашли.

Правда, власти не выполнили существенное условие договоренностей. Имущество не проинвентаризировали, никто не озвучил, что там было. А там действительно много чего было… Не знаю даже, говорить или нет, чтобы не кляли? Не только водка, но и видеомагнитофоны с порнухой на кассетах. Поймите правильно, я не хочу обижать чувства верующих. Это святое. Но говорю, как есть, а вы решайте писать об этом или нет.  

— Главное, говорите правду. Правдой не обидишь, этому и Господь учит…

— Вскоре после этого инцидента Агафангел уехал из Винницы.  

— После этого санкции применялись к «захватчикам»?

— Нет. Никто из наших людей не пострадал ни физически, ни юридически. Между прочим, после допросов следователь прокуратуры ушел с работы и стал адвокатом. Наверное, нам удалось его переубедить…

 «Если бы Гройсман публично заявил, что нужно проверить конфеты «Рошен», может, и иск не подавали бы против него»

— Недоброжелатели периодически вспоминают, что Вы воевали в Чечне на стороне экстремистов. Вы же уверяете, что освобождали украинцев из плена. При каких обстоятельствах оказались на Кавказе?

— Уточню, члены УНА-УНСО на стороне чеченского народа принимали участие в вооруженных конфликтах так называемой 1-й чеченской войны 1994-96 годов. Подразделением «Викинг» руководил Олег Челнов, он погиб в боях. Потом наступило двухлетнее перемирие. С 1997 года правительство России признало власти Чечни и прекратило боевые действия. В то время руководство УНА-УНСО решило открыть представительство своей политической партии в Грозном. Параллельно была создана общественная организация украино-чеченской дружбы. С нашей стороны ее представлял диссидент Анатолий Лупынис, со стороны Ичкерии, если не ошибаюсь, первым лицом был Шамиль Басаев.

Я входил в состав первой официальной украинской делегации. Миссия нашего присутствия состояла в том, чтобы представлять интересы украинских граждан в Ичкерии. Не будем забывать, что в Чечне с советских времен проживало много украинцев, и у наших народов очень крепкие исторические связи. К примеру, бабушка Шамиля Басаева – украинка, а на Кавказ она попала во время голодомора. Поэтому, с одной стороны, мы помогали чеченским солдатам проходить реабилитацию в санаториях Украины, а чеченская сторона содействовала в решении социальных и других проблем украинцев, остававшихся в Ичкерии. Наше формирование называлось отдельным украинским батальоном УНСО в составе чеченской армии им. Дудаева, которую возглавлял генерал Радуев. 

Моя задача состояла в том, чтобы возобновить работу воинского подразделения, в мирное время управлять батальоном и взять под охрану наше представительство. Кроме этого, мы старались помочь «чеченским» украинцам добраться на Родину. Некоторых спасали из рабства. В числе прочего мы помогали властям в пропагандистской работе, а однажды боевой генерал, когда гостили в его родном селе, спросил у меня, как отблагодарить за услугу. Я видел в селении славян и попросил в качестве подарка отдать всех его 13 украинцев-рабов. На следующий день отправили их в Украину.

Пробыл в Чечне я чуть меньше года. Был лично знаком с тогдашним вице-премьером Шамилем Басаевым, Хаттабом, который в то время занимался общественной деятельностью. Как-то даже, будучи у них в гостях, из одной сковородки ел с ними яичницу.  

— В Украине давно существует практика, когда судятся для того, чтобы добиться некой «лояльности» от объекта нападок. Расчет на то, что занимая высокие посты, чиновникам проще откупиться, помочь определенной суммой общественному движению, даже если понимают, что дело для них выигрышное. Вы судились со многими известными личностями. Часто ли предлагали деньги за «лояльность»?

— Такого не было. Можете поверить на слово. Прежде всего, суд – это публичная плоскость, которая позволяет отстоять позицию. Мы не так часто судились, и большинство судов проиграли. Почему? Когда публично высказываю свою позицию или пишу статью в газету, стараюсь сказать правду. Наша система правосудия предусматривает, что если не доказано в суде, что человек – коррупционер, то никто не имеет права так его назвать. Но люди же знают, что это так. Поэтому после того, как называл коррупционера коррупционером, он подавал на меня в суд заявление об оскорблении чести и достоинства. Конечно, у меня нет возможностей подтвердить факты взяточничества или иного злоупотребления. Да мне придется на алтарь борьбы с коррупцией всю жизнь положить, чтобы возможно когда-то доказать, что, скажем, некий губернатор – преступник. Вы спросите у людей – эти люди честные или нет? Услышите, что вам скажут в ответ…

— Со многими губернаторами приходилось судиться?

— С Ивановым и Домбровским. Иван Мовчан, кажется, будет третьим. Хотя как такового суда с Мовчаном нет. Наши претензии касаются и бездеятельности городского главы Гройсмана. В чем она заключается? Мы обратились к мэру, как должностному лицу, чтобы проверить продукцию корпорации «Рошен», реализуемую винничанам. Роспотребнадзор заявил, что в ней нашли бензопирен. Наши дети кушают конфеты, поэтому мы хотим знать, так он там есть или нет?.. Городской глава ответил, что не наделен полномочиями проверять. Возможно и так, если речь идет о производстве. Но санэпидслужба может проверить кондитерский ларек на рынке? Согласен, это спорный вопрос, но он касается безопасности.

— Подобную проверку могут инициировать территориальные инспекции, подчиненные министерствам. Боюсь ошибиться, но мэр может лишь публично высказаться, что «хорошо бы было проверить». Полномочия большего ему не позволяют. Тем не менее, почему исковое заявление вы подали в отношении него, а не, скажем, инспекции по защите прав потребителей?

— Так вот, если бы Гройсман сделал бы такое заявление, может, и иск не подавали бы. Думаю, суд разберется в том, насколько мы были правы в том, что требовали от мэра проверить качество продукции. Но какое бы решение суд не принял, проблема останется. Поэтому мы обратились к Мовчану. Он ответил журналистам, что уверен — с продукцией все в порядке. А если нет, кто будет отвечать?.. Глава облгосадминистрации должен отвечать за свои слова.

 «Судебные разбирательства  – это лишь «звено» деятельности на пути к огласке»

— Вы также заявляли, что если претензии Роспотребнадзора окажутся беспочвенными, подадите иск на президента РФ Путина. Угроза еще в силе и в каком суде она может быть реализована?

— Все мы прекрасно понимаем, что подобный иск будет иметь вес лишь в политической плоскости. Если окажется, что Роспотребнадзор дезинформировал, а от этого пострадали корпорация «Рошен», семьи, кормильцы которых потеряли работу, сотни тысяч семей потребителей в той же России, то это станет основанием требовать компенсации убытков. Я не готов сказать, в какой международной инстанции возьмут к производству такой иск, но он был бы логичен. Да и вышел бы прецедент. При четкой позиции украинской стороны он будет иметь явно позитивные последствия для нашей страны. Все мы видим по последним событиям, что отношения между государствами сложно назвать добрососедскими.

Уточню свою позицию: но если окажется, что бензопирен имеется в продукции, то нанесенные своим же работникам убытки покрыть обязана компания. Может я и не прав, но считаю, что на уровне что Украины, что Винницы никто не хочет выяснить правду. Лично я до сих пор не знаю, можно ли давать детям «рошеновские» конфеты.

— Судебные иски лично для Вас – это тактика привлечь внимание к организации, пиар или хобби?

— Поскольку общественная деятельность предусматривает публичность, любую позицию следует придать огласке. Суд – это один из инструментов, позволяющих заявить о своей позиции. Затем, судебные разбирательства  – это лишь «звено» в деятельности, цель которой в том числе и огласке. Сначала я пытаюсь достучаться до прессы, потом делаю политическое заявление, затем пикетируем админздание. И если реакции не следует, мы обращаемся в суд.

— Ваши единомышленники похожие заявления по-разному подписывают. В связи с этим уточните, УНА-УНСО и просто УНА – это одна структура, две или некий симбиоз?

— Поясню, УНА имеет статус политической партии, а УНСО («Українська Народна Самооборона») – общественная организация. Фактически это две юридические структуры, два крыла одного общественного движения, но учитывая аналогию с ОУН-УПА, часто подписываем «объединенным» названием.      

— Любое общественное движение нуждается в спонсорах. Нынешние политики, бизнесмены или просто состоятельные люди предлагают посильную помощь за определенные услуги в достижении своих конкретных целей?

— Действительно, в поддержке нуждается любая общественная организация. Если вернуться к вопросам истории, то ОУН-УПА создали даже свою валюту – бофон (сокр. от «боевой фонд»), некий аналог расписки. Каждому из тех, кто помогал, выдавали такой «бофон». УНА-УНСО тоже обращается к меценатам, людям с проукраинской общественной позицией. Они помогают. Эти средства в первую очередь направляются на организацию семинаров и спортивных лагерей, где молодых людей учат самообороне, выживанию в походных условиях. За год через такие лагеря проходят до тысячи новобранцев. И в Виннице есть такие меценаты, которые спонсируют, возможно, не в таких объемах, как нам бы хотелось…

Очень известных на местном уровне имен среди спонсоров нет. Это не та политическая сила, в которую можно вложить 100 тысяч долларов, и ты гарантировано пройдешь в Верховную Раду. Мы – реалисты, и отдаем себе отчет. Но есть общественно важные проблемы, которые приходится решать. Приведу пример. Около пяти лет назад актуальной была тема стоков Стрижавской колонии. Имелись подозрения, что некоторые из осужденных больны туберкулезом, при этом без какой-либо очистки канализация выводилась в Южный Буг. Так вот, один из местных предпринимателей оплатил журналистское расследование.

Не считаю зазорным, что человек дал деньги, чтобы заправить машину, оплатить людям работу по сбору информации и публикации статей. Если есть такие спонсоры, значит, наш бизнес хочет, чтобы люди были здоровей, образованней. Что касается чиновников, то сотрудничества с ними у нас не выходит. Смотрите, на немировском водочном заводе тянется корпоративный конфликт. Как гражданина меня не интересует, кто кого обманул, кто у кого украл. Но остановилось одно из бюджетообразующих предприятий области, которое давало 50 миллионов гривен налогов в месяц. Люди потеряли работу. Они обратились к нам, а мы, в свою очередь, помогли им приехать в Винницу для пикетирования сессии облсовета, помогли с заявлениями, листовками, плакатами. Руководство области отмахивается, мол, это корпоративный конфликт. Да, но вскоре придется формировать бюджет на следующий год. Из чего формировать, если такое предприятие стоит?

— Кто-то из акционеров холдинга стал спонсором вашего пикета?

— Нет. Посмотрите на размеры их состояния в «Forbes», это же недосягаемые люди. Наша помощь в большей степени заключалась в информационной поддержке – помогли людям составить заявление, рассказали, как сообщить о своих требованиях.  

— Если общественная деятельность не способна «кормить», то чем зарабатываете себе на жизнь?

— Лично я инвестирую в небольшие интернет-проекты. Небольшие потому, что у меня нет больших денег. Венчурное направление позволяет не жировать, но интересно тем, что, образно говоря, из десяти профинансированных проектов один может выстрелить, и не только окупить затраты, но и принести прибыль. То есть, это выгодней, чем банковский депозит. Помимо этого, зарабатываю на жизнь консалтингом.     

— Еще один личный вопрос, об увлечениях. На что предпочитаете тратить свободное время?

— Обожаю рыбалку. Это то, с чем я никогда не расстанусь. Зачастую с товарищами отправляюсь на Буг. Осенью ездим на Дунай в район Вилково. У нас там есть скромненькое, но свое место. Особыми достижениями, как рыбак, похвалиться не могу. Скажу так, что иногда езжу ловить сам — на несколько дней с палаткой, иногда с друзьями, чтобы и порыбачить, и пообщаться. Стараюсь эти два «варианта» ловли чередовать. 

Спортом регулярно не занимаюсь, больше предпочитаю гулять и бегать. Стараюсь по максимуму уделять время детям. Поэтому так распределяю время, чтобы всего было понемногу и везде успеть. 

---

Подпишитесь на новости

---