82-летний председатель областной общественной организации ветеранов партизанского движения Алим Рыбачук традиционно появляется в местных СМИ на День Победы, а также к годовщинам освобождения Винничины от фашистов и Дню партизанской славы. Между тем этот человек всю свою жизнь проработал на ответственных должностях и может рассказать много интересного и на другие темы. Мы случайно встретились в коридорах облгосадминистрации. 

— Алим Маркович, можно у вас интервью взять?

— Ой, о чем говорить?.. Ну, если хочешь, приходи ко мне домой завтра утром.

В просторной и респектабельной квартире у порога залаяли сразу две дворняжки. Алим Маркович успокоил: “Не бойся, они не кусаются”.

— Родился я в селе Бродецкое бывшего Комсомольского, а ныне Казатинского района. Там вся моя родня и похоронена… Когда наши отступали, трое военных отбились и спрятались в шалаше у тетки в саду. Я их увидел, мне тогда лет 12 было, поговорил с ними, они попросили гражданскую одежду. А тогда простая одежда была очень дорогой, и достать ее было непросто. Я рассказал маме, она прошлась по подружкам и вместе нашли им что-то. Потом их уже и на местный сахарный завод устроили на работу. Они стали организовывать подпольную группу, со мной дружили, хотя серьезных поручений поначалу не давали. Но я был настойчивым. Это сейчас молодежь не понимает, а мы тогда были патриотами, пионерами, комсомольцами. Тогда все это было внутри, жизни не жалели…

Однажды приехала штабная немецкая машина к речке, и офицеры пошли купаться. А машину оставили у дороги, так что с берега видно не было. Я залез в машину и вытянул из нее два парабеллума. Они тяжелые, я их через 20 метров зарыл в саду. Вечером откопал и отдал Василию Кузьменко – организатору нашей пятерки (больше я никого не знал, чтобы в случае провала не смог всех выдать). Он меня выругал: “А что если бы ты попался?!” В самом лучшем случае могли бы избить, а в худшем – пристрелили бы или утопили.

— Немцы какие-то безответственные. Оставили машину, да еще и с оружием…

— Не забывайте, они тогда стремительно наступали. Начало войны, у них эйфория была, ощущение полной и быстрой победы. Тем более, вряд ли это было их табельное оружие, где-то подобрали, может у своих погибших или раненых, или у наших забрали. Закинули в машину и возили с собой. А если и табельное – для них в этом не было проблемы…

А вскоре в Казатине женщина-партизанка шла на явку и встретила патруль из двух офицеров, которых она и застрелила, скорее всего, именно из одного из этих двух парабеллумов. Я потом с ней встречался. Сейчас вот названиваю, не могу дозвониться…

Между тем перед нашей подпольной группой была поставлена задача печатать листовки. А на Бродецком сахзаводе были печатные машинки с русским и немецким шрифтом. Дали мне бинты вместо веревки и закрыли днем втихаря в деревянной противопожарной песочнице с лядой. А окна конторы выходили на берег речки примерно на уровне второго этажа. Я должен был ночью машинки спустить, а они бы на лодке с ними уплыли. Когда все разошлись, я вылез из ящика. Смотрю, где-то в полночь лодка подплыла. Я поставил одну машинку на подоконник, потом вторую – они тяжелые были. Мне подали условный знак, пару раз зажигая спички, я открыл окно и спустил им машинки по очереди. Они с ними и уплыли.

— А вы?

— А я ближе к утру снова в ящик залез, люди зашли, началась работа, я тихонько вылез и ушел. Тут я не сильно и рисковал. А через пару дней появились листовки. Их не клеили, а разбрасывали, якобы с самолета, чтобы избежать ненужных карательных мер против местного населения. Ведь наклеенная листовка – это уже, понятно, дело рук жителей. Здесь бы гестапо работало. А так, мы сами распускали слухи, что самолет ночью пролетел. И знаете, меня все время подмывало признаться пацанам, с которыми играл на улице, что я к этому причастен. Но, слава Богу, сдержался.

— На заводе была вооруженная охрана? Шум поднялся, когда обнаружили пропажу машинок?

— Какая-то охрана была, конечно. Но в целом объект-то гражданский. И шума не было. Возможно, руководство сахзавода кражу машинок замяло, на всякий случай.

А вот позже мне поручили воровать со склада немецкой комендатуры взрывчатку, детонаторы и бикфордов шнур. Когда я первый раз ими “загрузился” и стал ногой на лестницу — меня вдруг сильно затрясло. Может, с минуту трусило, потом перестало. Я понял, что я стал взрослым…

 Вокруг склада постоянно немец ходил кругами. Наши прятались немного сбоку и подавали мне знак, когда часовой удалялся. Я через забор ночью забирался на крышу склада, оттуда через голубятню проникал внутрь. Там уже лестница была, да и я брал с собой веревки с крюками — знаете, возраст кошачий. Назад тоже вылезал после условного знака. Так я “одалживал” взрывчатку минимум целый год, и ходил туда, как на работу, каждую ночь.

— И немцы не заметили, что взрывчатка пропадает?

— Кто ее тогда там считал на том складе? Постоянно новая прибывала – немцы строгий учет не вели, для них это был хлам. Эту взрывчатку мы в основном отправляли партизанам на север: Житомир, Попельня, Фастов. Немного в Калиновку Кугаю. Брали грабарки (телеги), делали в них двойное дно и ехали за дровами в лес, потому что сахзаводу угля не хватало. Была своя конспирация и пароли, отдавали партизанам взрывчатку. А назад действительно дрова привозили — завод должен был работать… 

А где-то за полтора месяца до освобождения Олейник мне сигнал подал, что все нормально. Я спустился груженный через забор, прошел метров 8 и вдруг слышу “Хальт!” и выстрел. Очнулся в чужой избе, но у своих. Оказалось, мне загнали пулю под лопатку.

— А как же вас наши забрали? Убили часового?

— Точно не знаю. Скорее всего, подобрали, когда он ушел. А может, и поговорили с немцем, закурили, и он отдал им меня похоронить, так сказать. Я вообще родился в рубашке. У меня ведь за пазухой были детонаторы и 4 кг взрывчатки, если бы я упал на детонатор, там бы все разнесло… Операцию мне тогда некому было сделать, но зажила рана быстро. Правда, пулю до сих пор ношу между позвонками. 60 лет она меня не беспокоила, а сейчас отнимает понемногу правую руку и ногу, и голова с правой стороны порою сильно болит. Пулю вытянуть можно, но не факт, что я анестезию перенесу – возраст…  

— А что было после войны?

— Когда наши пришли, я уже поправился и пришел в военкомат. Но меня оттуда выгнали: мать, Антонина Тодосиевна,  наверное, успела поговорить. Тем более она тогда получила похоронку на старшего сына, моего брата Игоря… Пришлось идти в школу. Потом закончил горный факультет киевского политеха, куда поступил с партизанской справкой вне конкурса. 

Работал в шахтах Донбасса, Александрии, затем в Червонограде Львовской области – это все был один трест “Укрзападбуруголь”. Однажды, еще Хрущев был, звонят мне в Червоноград и приглашают в Винницу на бюро обкома партии. У меня уже была своя машина, сел и поехал. Первый секретарь винницкого обкома в торжественной обстановке вручил мне медаль за отвагу и партизанский билет. Даже дрожь пробрала…

— Но вы вернулись на шахту?

— Да. В Червонограде я первым в СССР внедрил так называемый узкозахватный комплекс: сложное оборудование на автоматике стоимостью полтора миллиона рублей. Тогда это было достижение. И вот, неожиданно приезжает министр со свитой, а я как раз в шахте сидел. Я мог бы спускаться туда раз 6 в месяц, но реально сидел там каждый день, а порой и ночевал. Звонят: гости! Хватаю первый электровоз с машинистом, там от конца одного “крыла” до ствола 2-3 км. Выехал я наверх, мыться некогда, захожу  в актовый зал в “шахтерках”. А там министр! Сходу мне и говорит: “Слушай, Алим, мы тут премию делим. Что тебе дать?” Мне промолчать надо было, а я ляпнул: “Волгу!” Он: “Волгу”, так “Волгу”, иди мойся”.

 Пока я переоделся, они уже распоряжение оформили о выдаче мне новенькой 21-й “Волги” (в экспортном исполнении!). В Донецке я взял наряд на нее, оттуда самолетом полетел в Горький, там получил машину, на которой уже и приехал в Червоноград. Она у меня пробыла 26 лет. Отличная машина, в ней металл – броня! Не то, что сейчас – консервные банки… Уже потом я узнал, что мне хотели Героя Социалистического Труда присвоить, а я, получилось, променял его на “Волгу”! Продешевил… Зато я получил все три “Шахтерские славы” (показывает медали на кителе).

— Алим Маркович, а как вы в Винницу попали?

— В Червонограде я был уже директором по производству, когда по семейным обстоятельствам надо было переехать в Винницу. Пришел я к львовскому секретарю обкома партии, рассказал, так, мол, и так, он позвонил винницкому секретарю, тогда еще был Козырь, и я уехал. В Виннице мне предложили должность начальника областного управления стройматериалов. Потом я стал начальником управления коммунального хозяйства горисполкома, а затем депутатом горсовета и лет 8 проработал заместителем председателя горисполкома.

— Чем запомнилась работа в горисполкоме?

— Самый большой вопрос, к решению которого я оказался непосредственно причастен, — открытие второй очереди водоканала. Первая очередь Винницу водой обеспечивала плохо, и ко мне каждый день приходили 20-30 горожан с жалобами на плохое водоснабжение. Люди по ночам воду в ведрах и ванных запасали, чтобы с утра все могли умыться, собраться в школу и на работу. Я узнал, что было решение Совмина СССР о строительстве второй очереди водоканала в Виннице, но денег и тогда не хватало, его отложили.

Поехал я в Москву с двумя большими чемоданами. Правда, в Госплане их пришлось оставить в вестибюле, не пропускали, взял с собой под костюм только бутылку водки и коробку “Стрелы”. Когда от меня, естественно, стали “отмораживаться”, я достал эти скромные подарки. И они сжалились: “Ладно, подожди, позвоним в архив”. Пока они там искали документы, я организовал три пакета могарычей. Два сразу им отдал, а третий, как сейчас помню, Тане из архива. Таня через 10 минут нашла распоряжение по Виннице, причем оно было на сохранении, еще не списано…

С обновленным документом приезжаю в Винницу. Мэром тогда был Владимир Семенович Одноколов, ныне покойный, умный, хороший, но очень боязливый и осторожный человек: “Алимчик, что ж теперь делать?” Я ему: “Ничего, ждать”. Естественно, из Совмина СССР распоряжение продублировали в Киев, а затем и в Винницу. Через три дня вызывает меня к себе первый заместитель председателя облисполкома Николай Туник, ставит надпитую бутылку коньяка, конфеты и говорит: “Алим, денег у нас нет, и скоро не будет. Ты эту бумагу спрячь пока, а лучше мне отдай на сохранение”. А ему говорю: “Николай Тарасович, у людей воды нет. Погубить это дело я не позволю”. Он стал сине-пунцовым и кричит: “Вон, к е…ни матери!” Я ушел, думая: “Все, уволят. Но ничего, без работы я не останусь”.

Между тем, выйдя из облисполкома, как сейчас говорят, на автопилоте я пошел в “Винницкую правду”, а затем на областное радио. И там рассказал, что благодаря большим усилиям Николая Туника Совмин СССР благословил строительство второй очереди винницкого водоканала. На следующее утро это прозвучало по радио и вышло в газете. Опять звонит Туник: “Ну ты и б…дь! Обставил меня, как медведя в берлоге! Хрен с тобой, заходи, будем что-то решать”. Через 8 месяцев мы включили вторую очередь. До того была мощность 138 тысяч кубов воды в сутки, а вторая очередь дополнительно дала еще 100 тысяч. Если бы мы тогда до перестройки не успели, второй очереди водоканала, наверное, и сейчас не было. А мне бы не дали заслуженного работника промышленности Украины J.

— Алим Маркович, вам и в 82 года не сидится дома. Лично я вас впервые увидел во времена Кучмы, когда вы отстаивали интересы мелких предпринимателей.

— Конечно, я всегда отрабатывал свое направление! Кучма тогда захотел перевести мелкий бизнес на общее налогообложение. А мы тогда отстояли единый налог. Зато Азаров сейчас его свел на нет… С перестройкой и независимостью я ушел на общественную работу. Возглавлял областной союз предпринимателей, да и сейчас его почетный президент. Также я председатель областного объединения партизан-подпольщиков: осталось нас 218 человек, половина — лежачие инвалиды первой группы. Я вышел на начальника областного центра занятости Вячеслава Гаврилюка, он вошел в положение, организовал волонтеров для тех ветеранов, которые нуждаются в постороннем уходе. Знаете, этим людям не с кем поговорить, я в основном их и выслушиваю.

— Льготы у них есть?

— Да, льготы есть: инвалиды первой группы не платят за коммуналку, второй – платят половину, проезд бесплатный,  в общем, все как у участников боевых действий. Но что лежачему партизану эти льготы? Ему поговорить не с кем!

Знаете, я считаю, некоторые льготы надо упразднять. Имею в виду предусмотренные для военных и милиционеров, которые в 40 лет получили хорошие пенсии, квартиры получили. Во имя чего им льготы? Я считаю, что они их не заслужили…

— Вы сами за рулем еще ездите?

— Очень редко, жена и старший сын ругаются. Но я пока еще ничего не натворил… 

— Алим Маркович, последний вопрос, как к хозяйственнику: вторая волна кризиса будет?

— Конечно! Но наш народ выживет, голода не будет. Наши люди трудоспособные. Горожане смогут уйти в села, там хаты пустуют. Вообще, надо трудиться. Я почему на общественных началах вот уже много лет работаю? Хотя бы потому, что получаю хорошую шахтерскую пенсию, имею другие льготы. Я же должен отрабатывать это дело государству хоть как-то!

---

Подпишитесь на новости

---