Татьяна Антонец: “Начальство облздрава – это мои бывшие коллеги и ученики. Была бы это моя мафия, я бы ее, наверное, возглавила”

Главврач областной детской больницы и лидер фракции Партии регионов в облсовете откровенно рассказала “РЕАЛу” о неоднозначных результатах реформы здравоохранения, объяснила, почему ее пациенты платят “благотворительные взносы”, поведала о веренице всевозможных проверок больницы, о двукратном увеличении количества людей, идущих к ним без направлений, о том, что написала книгу, и похвалилась насыщенной личной жизнью (стоит дочитать до конца).

Найти почти два часа для беседы с “РЕАЛом” главврачу детской областной больницы было весьма непросто. Зато 102-минутное интервью пролетело на одном дыхании и поразило нашего корреспондента, прежде всего,  искренностью и простотой в поведении и разговоре Татьяны Ивановны, которая с ходу приняла наш первый пас о влиянии реформы здравоохранения на педиатрию и здоровье юных винничан.

— Когда я оканчивала институт, из общей педиатрии была выделена только детская хирургия. Но за какие-то 30 лет появились детские кардиологи, нефрологи, отоларингологи, невропатологи и т.д. – все направления взрослой медицины появились и в педиатрии. За это время люди получили высшие категории, защитили диссертации именно по своим узким направлениям. А сегодня, например, для детского кардиолога вопросы повышения квалификации, дальнейшей аттестации и просто существования, как специалиста, оказались в подвешенном состоянии.

— А с точки зрения пациентов: эти специалисты ведь появились не от фонаря, не потому, что кому-то так захотелось. Очевидно, на них был спрос?

— Естественно, был и есть. Но сейчас пациенты остались без специалиста. А сам он, допустим, детский нефролог в свои 48 лет остался фактически без специальности. Он ведь еще раньше потерял категорию по педиатрии, когда его заставили пройти узкую специализацию, а теперь эти специализации свернулись. Доктору снова надо искать свою нишу, чтобы дотянуть до пенсии. Где и кем ему доработать 12 лет, и какую категорию получить, чтобы иметь надбавку к зарплате?

— Татьяна Ивановна, зато теперь все “упраздненные” на первичном и вторичном уровне узкие специалисты педиатрии у Ваших ног. Ведь, если я не ошибаюсь, на Винничине теоретически они остались только в детской областной больнице?

— Да, у нас сохранены все 27 узких специальностей педиатрии. Правда, некоторые остались и на вторичном уровне: офтальмолог, невролог, отоларинголог, кардиолог, пульмонолог. Но ведь и к ним ребенок может попасть только с подачи семейного врача. Теперь именно он определяет, нужен ли ребенку узкий специалист и какой именно. Если семейный врач изначально был терапевтом, он в сложных случаях направит ребенка к педиатру, а уже тот к узким специалистам. Насколько это оправдано и уместно, покажет время…

— Пока что однозначно не оправдано.

— Потому что квалификация семейного врача не может так быстро подняться к уровню опытного педиатра. Если семейный врач изначально был педиатром, я больше чем уверена, что дети на его участке страдать не будут. Но если он до реформы был, например, офтальмологом, неврологом или просто терапевтом, то ему освоить такой глобальный раздел, как педиатрия, очень сложно. Педиатрия – это ведь от нуля до 18 лет, а в каждом возрасте свои особенности, даже нормы. Например, даже не все педиатры помнят, что в 5 и 8 месяцев, а также в полтора года у здорового ребенка вследствие перестройки иммунной системы сильно меняются показатели анализа крови. Если в эти периоды еще наслаивается какая-то патология, то и опытному педиатру разобраться сложно. Что уж говорить о семейном враче…

— Как реформа сказалась на работе детской областной больницы?

— Когда-то в каждой поликлинике были свои узкие детские специалисты. Теперь же они из поликлиник забраны. В Виннице их сконцентрировали на Старом городе в Центре матери и ребенка. Очевидно, что детям, например, с Вишенки попасть туда сложно. Потому они всеми правдами и неправдами стараются попасть на консультацию к специалистам областной детской больницы. Да, по условиям реформы мы можем принимать детей только с направлением из Центров ПМСП или от узкого специалиста на втором уровне (городские или районные больницы). В то же время у нас нет юридических оснований для категорического отказа в консультациях или помощи детям, обратившимся к нам без направления.

В итоге, если до реформы у нас доля детей, поступивших по самообращению, составляла 25-30%, то теперь… больше 50%. То есть, половина детей из города идут сразу на третичный уровень, минуя первичный и вторичный. У нас всего 471 койка, а ежедневно на лечении в стационаре в среднем по 500-520 детей, и очередь! Причем, мы берем в стационар только тех, кого уже нельзя не положить.

— И что Вам по поводу этого говорит облздрав? Ведь реформу затеяли, чтобы сократить количество самообращений на третичный уровень, а у вас прирост в два раза

— Я поднимала этот вопрос и в областном, и в городском департаментах… В итоге город прислал нам письмо с просьбой, чтобы мы ежемесячно отчитывались перед ними, какое количество городских детей, с каких участков и с каким диагнозом было у нас.

— Это ж хороший кусок тягомотной бюрократической работы! Будете отсылать?

— Конечно, будем. Ведь если действовать согласно с действующим законодательством, городской бюджет должен компенсировать нам расходы, которые мы понесли при обслуживании формально их детей. Они нам говорят: мы же вас не просили принимать этих детей, отправляйте их. Но позвольте… в самом конце закона о реформе здравоохранения в 4 областях, как бы в нем не расписывался маршрут пациентов (достает брошюру и цитирует), четко написано: “Пациент имеет право выбирать лечебное заведение и врача”. Согласно с Конституцией человек имеет право выбора.

— А Вам не кажется, что это взаимоисключающие вещи?

— Именно так. Когда мы руководствуемся первыми 18 листами закона, мы должны обслуживать пациентов только по направлению. Но если мы откажем настырной маме, которая пожалуется на нас, то будем отвечать перед законом за то, что не предоставили помощь.

— А президент передаст Вам привет, как недавно передал из Винницы Акимовой и Богатыревой.

— Потому мы пока что принимаем всех обращающихся, надеясь, что вскоре все четко определится на законодательном уровне. При этом отдельно всех учитываем, хотя бы для того, чтобы показать увеличение нагрузки на наших специалистов. Ситуация осложнена еще и тем, что если для взрослых пациентов в Виннице хватает серьезных больниц вторичного и третичного уровня, то для детей – фактически мы одни. А это дети: с утра все нормально, в обед уже пропал аппетит, а к вечеру попадает в реанимацию. То есть, мы не имеем права рисковать.

Но в итоге за счет самообращений городских детей страдают наши профильные больные, направленные к нам за специализированной помощью из отдаленных районов. Ведь отвлекаясь на, как правило, не самые сложные случаи самообращений, специалисты меньше внимания уделяют действительно тяжелым детям, прибывшим из глубинки. В итоге в поликлинике стоят очереди: вместо допустимых 5 человек может быть и 25, и даже 50 – одни по направлениям, другие с карточками, а третьи просто: примите и все тут! Конечно, в такой суматохе неизбежно страдает качество предоставляемых услуг. А ведь мы декларируем, что реформа проводится ради улучшения качества…

— И какой выход? Лично Вы, например, представляете его себе хоть как-то?

— Мне кажется, сейчас никто четко это сказать не сможет.

 Но нам всем надо признать, что четкая система здравоохранения, внедренная советскими мэтрами Семашко, Лекаревым, Баткис и взятая за основу для нынешней шведской, швейцарской, британской медицины, у нас ликвидирована. Мы переходим к медицине, как нам говорят, “по мировым стандартам”. При этом забываем, что 12-18% от ВВП в развитых странах, выделяемых на медицину, не сопоставимы с нашими 3,5% от нашего ВВП. Тем не менее, мы хотим сначала наладить систему, а позже обещаем увеличить финансирование. Возможно ли это?

Впрочем, со временем и врачи, и пациенты привыкнут, что все решает семейный врач. Больше это, конечно, касается сельской медицины, в которую сейчас уже вкладываются деньги: оборудование и ремонты амбулаторий, зарплаты медиков. Правда, не будем забывать, что хорошим специалистом семейный врач может стать только после 5-10 лет практики.

— И все равно надо менять законы и Конституцию…

— А сейчас работает конституционная ассамблея. Возможно, 49-я статья про бесплатную медицину будет пересмотрена.

— А право выбора пациентом врача?

— Это норма из нашего закона… Во всем мире человек имеет право выбора, если рассчитывает на собственный ресурс, или это предусматривает его страховка. А если ты хочешь лечиться за казенный счет, будь добр, выполняй то, что тебе говорят. Хочешь идти не к семейному врачу, а сразу в областную больницу, пожалуйста, плати деньги.

— Так и сейчас в Виннице ко многим вашим специалистам легче попасть, когда они ведут приемы в частных клиниках, кстати, за сравнительно доступные деньги. Разница лишь в том, что в одном случае платишь официально в кассу, в другом – в карман.

— Понимаете, корень проблемы в том, что современная медицина – слишком дорогое удовольствие, которое не в силах потянуть государственные бюджеты даже развитых стран. Самые богатые государства из казны содержат максимум 35-40% здравоохранения. А мы претендуем на все 100% — это нереально. Есть страны, которые оставили медицину детства бесплатной на государственном уровне, а взрослое население перешло на платную или страховую медицину. По моему мнению, эта схема наиболее оптимальна, ведь дети – это будущее государства.

— Но ведь дети, в отличие от пенсионеров, не голосуют на выборах…

— Сознательная часть населения, которая имеет своих детей и внуков или только планирует их заводить, должна думать, за что голосовать.

— Пока же жители Ладыжина могут поставить своему горсовету памятник.

— Думаю да — за то, что они отстояли и сохранили в городе старую систему здравоохранения… Но давайте будем до конца честны перед собой. Если территориальная община самодостаточна, сама на себя зарабатывает, она имеет моральное право по своему усмотрению тратить свои деньги, в том числе и на медицину в том или ином виде. Если же регион дотационный (например, Винницкая область или большинство наших населенных пунктов в отдельности), то он не имеет морального права требовать: “А я хочу, и вы мне дайте!” Надо жить по возможностям. В конце концов, в быту мы все хорошо знаем: кто платит, тот и заказывает музыку.

— Политики сами разбаловали народ своим безудержным популизмом… Татьяна Ивановна, Вы согласны с тем, что на сегодня пилотный проект реформы здравоохранения в 4-х регионах четко показал две вещи. Во-первых, качество медицинского обслуживания населения ухудшилось: народ оторвали от узких специалистов, из-за чего, например, резко выросло число запущенных случаев рака. Во-вторых, реформируемая медицина вместо экономии стала поглощать еще больших капиталовложений из бюджета, причем абсолютно непонятно, окупятся ли они когда-либо.

— Что-то в ваших утверждениях, конечно, есть…

— Тогда, может, мы что-то не то реформируем? Ведь овчинка не стоит выделки. Может, стоило просто честно ввести платную или страховую медицину? Поскольку государство ее все равно “не тянет”.

— Об этом я, как политик, говорила уже не на одном собрании и в разных публикациях. Государство честно должно сказать, что в силах финансировать только четверть нынешнего здравоохранения. Затем надо определить, что будет финансироваться за казенный счет: роды, педиатрия, экстренная помощь, декретированные слои населения и т.д. А всем остальным предложить различные формы страховой или платной медицины по мере обращения. Так оно в принципе во всем мире. Тогда оно будет прозрачно и понятно.

Ведь сейчас мы между молотом и наковальней! Приходит ко мне мамочка и говорит: вы должны дать моему ребенку все, потому что он инвалид или чернобылец. И по закону она права. А у меня на это нет целевого финансирования или ресурсов: мы каждый год подаем заявку на содержание учреждения, а нам ее удовлетворяют на 27-33%…

— И как Вы конкретно делите эти 27-33%?

— Например, нам на медикаменты в год надо около 40 миллионов гривен – реанимация, онкогематология, хирургия, нейрохирургия, новорожденные, все дорогостоящие и высокотехнологические направления медицины, требующие дорогого оборудования и расходных материалов. А нам выделяют на год полтора миллиона. За них же мы должны закупить реактивы для лабораторий, перевязочный и шовный материал для операционных, наркотики, кислород и т.д. (Кстати, кислород, “забирает” 30% этих средств – у нас 5 тысяч операций в год и 60 коек неонатологического центра и реанимаций.) В итоге из этих полутора миллионов на медикаменты, которые пациент получает в качестве таблеток или ампул, остается 600-700 тысяч гривен на год.

А что можно купить за 50 тысяч в месяц, если один флакончик полихимиотерапии в онкогематологии стоит три тысячи? Если флакончик антибиотика стоит триста гривен, а иммуноглобулин 900? Этих 50 тысяч нам хватает на неотложную помощь: спазмолитики, обезболивающие, недорогие антибиотики, экстренная хирургия, реанимация.

— Получается, что родители ваших пациентов покупают в год медикаментов на 38,5 миллионов?

— В общем да. А точнее, мы ищем “другие источники” L. У бизнеса просить бессмысленно: меценатов, готовых содержать то или иное отделение, не видать. Проводим акции, круглые столы, но на них много не соберешь. Так что объясняем пациентам: у нас есть специалисты, оборудование, но на медикаменты вам придется сделать так называемый благотворительный взнос. Мы сотрудничаем с международным благотворительным фондом, который позволяет нам это делать в рамках закона. Больница ведь не имеет права предоставлять платные услуги. А даже если мы будем их предоставлять, как областное коммунальное учреждение, тогда с них придется платить налоги.

— Что обойдется в конечном итоге дороже для тех же родителей.

— Именно. А благотворительный фонд берет за свои услуги очень немного. За эти деньги мы, например, покупаем тот же кислород, продукты питания, оплачиваем работу прачечной, пока идут тендера. Ведь фактически бюджетное финансирование всегда приходит с большим опозданием, а первый квартал у нас самый тяжелый, выживаем только благодаря благотворительным взносам.

Кроме того, есть закон и государственная инспекция контроля за качеством медицинских средств, которые не разрешают в больничных стенах пользоваться препаратами, которые приносит больной, если они без сертификата качества. То есть больные фактически не могут приносить или покупать лекарства сами. А благотворительный фонд закупает для больницы по нашему заказу сертифицированный товар у производителя, несущего за него ответственность.

— То есть, заплатив этот “благотворительный взнос”, пациенты уже не покупают сами лекарства?

— Нет. Сегодня врач, согласно с законом о борьбе с коррупцией, вообще не имеет права писать список, тем более указывать, в какой аптеке его отоварить. Мы просчитали, во сколько обходится лечение одного больного без лабораторного и инструментального обследования, например, с острой пневмонией или пиелонефритом – 180-200 гривен. Фактически каждый диагноз имеет свою цену. Поверьте, если бы родители покупали эти лекарства в аптеке, они бы заплатили дороже. Кроме того, благодаря этой схеме у нас всегда в наличии все необходимые лекарства. Также за счет этих средств мы можем по минимуму пролечить тех, кто не может заплатить ничего. А таких у нас больше 30% — сироты, инвалиды, дети из малоимущих и многодетных семей и т.д.

— Богатые платят за бедных?

— Не могу сказать, что прямо таки богатые. Просто те, кто может заплатить за свое лечение, помогают тем, кто не может. Например, из упаковки осталась пара таблеток или ампул, этому пациенту они уже не нужны, а другому пригодятся.

— Татьяна Ивановна, можно практические вопросы? Отечественный доксициклин в разы дешевле импортного, какой покупает ваш фонд?

— Отечественный, я и сама его принимаю.

— А “постыдно дешевый” гентамицин, на который клевещут, что к нему уже давно привыкла вся микрофлора, используете?

— Да, лечимся. Мы закупаем все проверенные временем и практикой лекарства. Раз вы зацепили антибиотики, то кроме вами упомянутых также у нас есть пенициллин, ампицилин, флемоксин, цефалоспорины не самого высокого поколения. Естественно, при этом у нас всегда есть в запасе современные антибиотики резерва.

А вообще мы достаточно критически относимся к рекламе и пропаганде фармацевтов. Например, я на собственной внучке убедилась, что один из самых современных, дорогих и рекламируемых антиаллергических препаратов менее эффективен, чем банальный диазолин.

В начале 90-х, когда еще нельзя было пациентов отправлять в аптеки за медикаментами, у нас в больнице круглый год были только пенициллин и гентамицин; из НЗ по разнарядке начмеда тяжелейшим детям выдавался гуманитарный клафоран. И показатели с тех пор хуже не стали, может, на день-два дети дольше лечились.

— Татьяна Ивановна, согласитесь, такая сложная система “благотворительных взносов” вызывает немало вопросов. Вы можете, положа руку на сердце, гарантировать, что все эти деньги используются по целевому назначению?

— Да. Во-первых, я верующий человек. И мне глубоко неприятна нынешняя коммерциализация медицины, которую как отдельную отрасль народного хозяйства отнесли к сфере услуг. (Вопрос только в том, кто за них платит.) Но я категорически против современных модных и дорогостоящих технологий, без которых можно обойтись. Я говорю про импланты, замену суставов, клапанов и т.д. Очень сложно определить, в каких случаях это было действительно необходимо, а в каких нет.

— Дак этим вообще, например, многие хирурги страдают, скажем, в соседнем с вами  большом диспансере – ищут зажиточных клиентов, которым стараются “втюхать” нередко еще или уже ненужные операции…

— Беда в том, что нередко новые технологии, как и выше упомянутые вами модные препараты, применяют в тех случаях, когда они не нужны. Человек платит деньги, которые идут на обогащение непорядочных людей, а его собственное здоровье при этом только страдает, в лучшем случае остается без изменений. Я считаю, это большой грех. В нашей больнице такого нет.

Во-вторых, у нас есть опекунский совет, куда не входят руководители больницы, который может проверить каждую копейку. В-третьих, у нас регулярно проверки Госфининспекции, СБУ, УБЭП, прокуратуры и милиции. Не успевает окончиться одна проверка, начинается следующая. Проверяют централизованные и тендерные закупки, поставку импортного оборудования, централизованные поставки медикаментов, благотворительный фонд, использование медикаментов, выдаются ли квитанции мамам, ведутся ли записи в историях болезни, листы назначения до половины таблетки… У нас есть учетные формы, которые подлежат любому контролю.

Не могу сказать, что вовсе не боюсь проверок: понятно, что бывает человеческий фактор – где-то какие-то ошибки или неточности порою возникают. Но греха в этом я не боюсь.

Я понимаю прокуратуру, которая, ссылаясь на законы, говорит, что мы обязаны всех всем обеспечить. Тогда я у них спрашиваю: подскажите, как мне это сделать, если нас финансируют на 25% от потребности? Где мне взять 75%? Обычно на этом разговор с проверяющими оканчивается… Потому я и говорю: надо законодательно разделить бесплатную и платную медицину. Нельзя же вечно жить в таких неадекватных противоречиях! Даже у нас в больнице мы бы сами могли определить перечень бесплатных услуг (скорее всего, по направлениям онкологии, реанимации, новорожденных), на которые шло бы казенное финансирование, а остальные пациенты открыто бы платили. Естественно, под контролем всех выше указанных органов. 

— А “органы” делают скидку на то, что пришли проверять председателя фракции Партии регионов в областном совете? Вообще, Ваше депутатство сильно помогает больнице?

— Я никогда не пыталась использовать свое депутатство или служебное положение при проверках – с такими вещами не шутят. Вообще я стала главврачом 9 марта 1999 года, уже будучи депутатом областного совета (а в этой больнице я уже 31 год). Даже когда фактически против меня было открыто несколько уголовных дел, я прошла все проверки, как следует от начала до конца, на больничном не пряталась. Но то были какие-то глупые политические игры, которые у меня забрали немало здоровья и нервов… Сейчас, мне кажется, все понимают, что политическая принадлежность не имеет значения, главное – профессионализм специалиста и моральность человека.

Кстати, упреждая ваш вопрос, скажу, что текучки кадров у нас практически нет. Мало того, сегодня я горжусь тем, что многие мои коллеги из детской областной больницы ушли в органы власти: начальник департамента здравоохранения Лидия Диденко, ее первый зам Василий Паненко и многие другие – это все мои ученики.

— А может, это некий клан или мафия Антонец? (Спрашиваю в шутливом тоне, на что следует серьезный, хоть и с долей юмора, ответ, — авт.).

— Нет. Наоборот, мне теперь с ними тяжелее работать, потому что они отсюда родом и знают всю “кухню” и базу изнутри. Соответственно они требуют от нас больше помощи и работы. В конце концов, была бы это моя мафия, я бы ее, наверное, и возглавила.

— А почему, кстати, не возглавила? Вам же, кажется, предлагали даже должность зама губернатора?

— Было дело, и не один раз. Я долго взвешивала. Отказалась не потому, что боюсь быть подчиненной, все равно мы все зависимы, да и я — человек команды. Но я холерик по натуре: мне надо видеть скорый результат моей работы. Кроме того, мне важно знать, что я в команде единомышленников, которые не врут, не подставляют и искренне верят в общее дело. А чем выше и дальше, тем сложнее надеяться на такую команду. И просто я понимала, что после такого карьерного скачка дальше может быть только путь назад. Я лучше буду на своем месте на высоте всегда. По сути, я управленец. Я очень любила практическую медицину, но, наверное, по натуре я больше организатор.

— Я еще раз вспомню президента, который заявил, что медсестры в винницком онкодиспансере получают по 2,5 тысячи гривен. Интересно, сколько получают ваши подчиненные?

  Средняя зарплата по детской областной больнице, у нас всего тысяча сотрудников – 1960 гривен. Врачи в среднем получают 2280, медсестры – 1870, все остальные – полторы тысячи гривен.

— Естественно, это “грязными”.

— Ну да, то, что насчитывается. Хотя медсестра в реанимации может получать и 2200, но у нее есть 15% надбавки, ночные дежурства, 10 лет стажа, высшая категория, и она на полторы ставки. (У нас в реанимации всегда вакансии есть.)

— А много из медсестер реанимации остаются, отработав необходимых для пенсии 20 лет?

— Нет. Зачастую, отработав 10 лет в реанимации новорожденных, девочки приходят ко мне и говорят: “Больше не могу физически; не хочу ни полторы ставки, ни надбавок”. Зато почти все наши медсестры после колледжа начинают свою работу именно там. После реанимации им уже ничего не страшно.

И министерские нормативы уже давно устарели. Реально один онколог может вести максимум 7 больных, по нормативу – 20. Медсестра на посту должна по идее обслуживать 25-30 больных, хотя в реанимации или отделении новорожденных она может максимум обслужить 10-12 пациентов. Вот и выходит, что по нагрузке им надо платить по 7 окладов; но я им про это не рассказываю. Когда-то за год наши стационары проходили 3-5 тысяч детей, в 2012-м –  уже 14700. А штатное расписание осталось прежним: 170 врачей, 415 медсестер, триста с чем-то санитарок, около сотни – электрики, сантехники, повара, уборщицы и прочий обслуживающий персонал. Хотя на такое количество детей количество медицинского персонала надо было бы утроить.

 При этом всем у нас до сих пор нет механизма, чтобы заплатить больше тому, кто работает лучше, и меньше тому, кто хуже. Кстати, только ради этого стоило бы стать коммунальным предприятием, ибо тогда оплата труда идет не за отработанное время, а за объем выполненной работы. А если сейчас у меня сидит на приеме врач, к которому по каким-то причинам пациенты не идут, я не могу ему заплатить меньше оклада…

В общем, над законами по реформе медицины надо еще работать и работать. Я, конечно, подала свои предложения. Но над этим, безусловно, должны думать какие-то НИИ и министерские специалисты.

— На Винничине есть какие-то сезонные детские недуги?

— Приближается лето. Традиционно оно сопровождается всплеском бытового травматизма, спровоцированного ситуативной безнадзорностью – каникулы. Ожоги, переломы, отравления и прочие неприятности, которых можно было бы избежать. Причем, сегодня правоохранительные органы обязательно разбираются, кто виноват в таких несчастных случаях. Частенько это родители. После одной из недавних ревизий нам сделали замечание, что мы не взыскали с виновных деньги, потраченные на лечение 27 таких потерпевших. Мы, конечно, подаем в суды. Но реально, сколько я лет уже работаю в больнице, только один раз суд обязал вернуть нам 4 тысячи, которые были потрачены на лечение ребенка, пострадавшего в ДТП. Мне кажется, тут больше должны работать судебные исполнители.

— В штате больницы есть юрист?

— Есть. Но квалифицированного юриста, который ориентировался бы во всех наших направлениях деятельности, за 1120 гривен взять практически невозможно. Нам ведь нужен специалист, который разбирается в законодательстве о труде, кадровых вопросах, медицинских услугах, бюджете, правах пациентов и медработников, да еще и в отношениях с государством и правоохранительными органами… Зато у нас есть Интернет, где можно найти законы (которые, как известно, как дышло), есть главврач и начмед, которые должны ориентироваться во всем J L.

— Татьяна Ивановна, своих детей и внуков лечите сами или отводите к ученикам?

— К ученикам. Не принимаю участия в лечении ни самой себя, ни своей семьи, тем более детей и внуков. Разве что в молодости пробовала делать все. Мой муж — хирург, кстати, тоже никогда не оперировал членов нашей семьи. Достаточно коллег, которые ориентируются и могут помочь. Потому не стоит.

— Личная жизнь Татьяны Антонец – за семью печатями?

— Да нет. Я люблю жизнь, и буду жить вечно J. Как говорила Леся Украинка: “Я в сердце имею то, что не умирает”. У меня так много увлечений, что времени не хватает, и тяжело все успеть. У меня ведь на работе куча проблем, депутатская деятельность. Если честно, я для “РЕАЛа” сейчас сделала исключение, просто не думала, что мы так долго будем общаться. Там секретарь ко мне сейчас никого не пускает и не соединяет… В этот кабинет ведь очень много людей имеют доступ. Моя мама (полгода, как ее не стало, очень ее не хватает) мне всегда говорила: “Таня, ты должна благодарить Бога за то, что к тебе обращаются люди, потому что ты можешь им помочь”. Для меня большое удовольствие помочь человеку по любому вопросу: с работой, жильем, деньгами, шифером, милицией…

— Ну ладно с шифером, а с жильем-то как Вы можете помочь?

— Иду, пишу письма, звоню, прошу где-то найти хотя бы какое-то общежитие своим сотрудникам. А что делать?!

А моим самым большим увлечением являются внуки! Все остальные увлечения вращаются вокруг них. Мы ходим почти на все концерты в Виннице, в том числе и на гастроли театров. Последний концерт, на котором мы побывали – “Тик” с Ириной Билык. Перед тем были на Валерии Леонтьеве, “Дюктайме”, Николае Янченко. На концерт после работы я прихожу, естественно, совсем никакая. Но, отрываясь по полной, полностью восстанавливаю свою энергетику: танцую, пою. Мне дочка иногда говорит: “Мама, ты знаешь, что ползала смотрит на сцену, а половина на тебя, как ты себя ведешь?” А я отвечаю: “А я тут не главный врач, здесь я просто Татьяна Антонец”.

— А люди Вас узнают?

— А как же! Здороваются. Потом часто говорят: “Мы вас видели на том или ином концерте”. Смотрите, это не страшно…

— А подчиненные Вас боятся?

— Не думаю, чтобы уж очень, у них спрашивайте. Вообще-то я холерик. После работы, конечно, бываю очень злой. Но, к счастью, люди этого не видят: злоба и гордыня – это грех, надо себя держать в смирении. Тем более что сейчас пост. Я соблюдаю Рождественский и Большой посты: диета, хожу в церковь, делаю добрые дела, молюсь, стараюсь жить, как христианка.

Тем не менее, я люблю петь, танцевать, читаю поэзию, литературу, сама пишу. По выходным хожу с внуками в “Буль-буль-шоу”, кукольный театр и т.д. – все у нас расписано наперед. В ближайшее воскресенье, например, идем на “Волка и трех поросят”: “Бабуля, только билеты в первый ряд!” В кукольном театре, наблюдая, как дети смотрят представление, я готова, не знаю что сделать! А в Днях винницкой моды я с внучками еще и в роли модели выступаю — на подиуме дефилирую J.

Дома я очень люблю фотографию. Усовершенствую свои тематические альбомы: отдельно дети по годам, родители, члены семьи — я докопалась до своих прапрапредков. Сейчас на выходе книга “Повей ветер” или “Тени незабытых предков” — про мое родное село Боровка Черновецкого района — мы написали ее вместе с журналистом и писателем, моим земляком Вадимом Витковским. Мы с моей мамой собирали материал: исторические справки про первые церкви и школы и т.д. У меня есть сохраненные номера сельской газеты “Прапор коммунизма”, издаваемой с начала 60-х годов прошлого века.

А еще я очень люблю землю и свои клумбы…

— И, естественно, по привычке сажаете картошку…

— Как раз вчера с мужем вытащили из погреба, готовим к посадке… Хотя вообще лично я картошку не очень люблю, разве что немного печеной могу съесть; мне больше нравится рис. Еще у нас есть небольшой сад, где мы выращиваем персики и абрикосы.

— Не обмерзли в эту суровую зиму?

— Нет, мы их укутывали, обдували, все нормально, сейчас цветут. А на огороде у меня есть огурцы, помидоры, лук, шпинат, клубника и т.д. – на моих 6 сотках помещается все. В том числе самые любимые цветы с тематическими клумбами. Только снег сошел, у меня 12 видов крокусов вылезло: беленькие, желтенькие и всякие разные…

— А вы знаете такую вот глупость, что не имеете права срывать краснокнижные первоцветы, даже если они вами же выращены на вашей же грядке?

— А их никто и не срывает! Мы вообще с клумб цветы не рвем, не дай Бог ветром сломает. Ни астр, ни тюльпанов, ни бархатцев (чорнобривцiв), ни хризантем, даже розы никогда не срываю – лишь снимаю головки, которые отцвели.

Вообще, работа на земле – большая эмоциональная разрядка. Я все делаю в рукавицах, мне ведь на работу на следующий день. Постоишь полчаса, извините, раком – болят ноги и поясница. Но когда я вижу результаты труда — все ранее накопленные негативные эмоции и неприятные ощущения уходят прочь.

А если ко мне еще в этот момент приезжают внучки, я вообще на седьмом небе от счастья, а на следующий день очень добрая J. Мы лепим по вечерам из современного пластилина печенье, вареники, фигурки. Я им сама придумываю сказки. Если честно, я своими детьми так не занималась, как внучатами. Старшей, дочери сына – Татьяне Сергеевне Антонец – 12 лет; увлекается пением, танцами, отлично учится в школе (не потому, что моя внучка, а потому, что умная девочка). Средняя внучка – 4-летняя Мария Алексеевна (как царица) Щербак – говорит: “Бабуля, расскажи сегодня добрую сказку”. Это про то, как на клумбе познакомились белая и красная розы. Иногда она просит: “Хочу сказку о детках”. Значит, придумываю про школу или детский садик. Младшенькой Александре — два годика…

— Она с вами на концерты, наверное, еще не ходит.

— Точно. На концерты я хожу со старшей, со средней – в кукольный театр. Зато младшая у меня играет с собачкой (мопсом Норой) и рыбками – муж смотрит за 150-литровым аквариумом.

— Но внуки живут отдельно от вас?

— Да. Они у меня все на голове, но ночевать идут к себе домой J.

А еще у меня в доме около сотни комнатных растений – раз в неделю их чистка, уход, полив занимает у меня полтора часа. И я бы не была такой хитрой, если бы мне не помогал муж – Владимир Мефодьевич Антонец – хирург районной больницы. Мы хозяйство ведем сообща, и увлечения у нас практически общие. Я и вышла за него замуж потому, что он лучше всех в группе танцевал вальс, играл на гитаре и пел — вот так я выходила замуж J. Потом уже было все остальное…

Дети тоже медики. Сергей – заведующий травматологическим отделением, врач высшей категории, хорошо оперирует, совмещает на кафедре, сейчас работает над кандидатской диссертацией. Его жена – Валентина – на кафедре педиатрии уже защитила кандидатскую, сейчас работает над докторской диссертацией, занимается гастроэнтерологией, пульмонологией – полноценный преподаватель медуниверситета.

Елена – детский офтальмолог, работает только 5 лет после института, но уже хорошо оперирует и пользуется авторитетом, пишет кандидатскую; а заодно она артистка нашей самодеятельности. Да, я ведь вам забыла сказать, что у нас в больнице есть своя аматорская группа — на все праздники мы своими силами проводим очень красивые концерты. Зять — кардиолог в первой больнице. А дети работают тут. Просто ли им от этого? Скорее, наоборот, сложно…

— Татьяна Ивановна, а Вы сами не захотели стать профессором?

— Я защитила кандидатскую диссертацию; преподаю интернам на кафедре педиатрии №2. За докторскую мне также предлагали браться, но я бы не успела – это чрезвычайно тяжелый труд, а управление больницей все-таки занимает много сил и времени. Может, когда-то просто напишу свои размышления по каким-то научным и медицинским вопросам.  

 


Подпишитесь на новости

 

Коментарі закриті.

Video >>

Опубликовано видео, как Путин искупался в проруби

19.01.2018 - 13:36
Президент России Путин на Крещение не преминул воспользоваться случаем, чтобы набрать несколько баллов у избирателей — искупался в проруби. Он побывал в монастыре в Тверской области и зашел в прорубь ...

Появилось видео нападения на Ани Лорак целовальщика в Москве

12.06.2017
Украинская певица Ани Лорак продолжает ...

На певца Макса Барских на сцене напала фанатка: видео

12.02.2019
На украинского певца Макса Барских ...